Быстро лавируя между автомобилями, аккуратно поставленными у обочины так, чтобы оставался свободным проезд для машин скорой помощи, он бросился на мостовую. Это должна быть та же труба, смутно пронеслось в голове. Иначе нет никакой гарантии, что кости найдут, и что Смиффершон использует их, посылая кошмарные видения Уилфреду Мяснику Фитцпрайеру. Вонючий Вилли. В мозгах у него гангрена. Лучше бы ему голову отрезали. У-ухххх!
Он почти упал на тротуар, блюдо со звоном ударилось об асфальт. Он не обращал никакого внимания на толпы прохожих, на машины, которые со свистом проносились в полуметре от его склоненной головы. Окровавленными руками он вцепился в прутья решетки, закрывающей канализационную трубу, в которую упал обрубок его пальца; повязка, только что наложенная Фолкнером, быстро почернела от грязи, и, когда он упирался свежей раной в прутья решетки, острая боль пронизывала все его тело, но он не обращал внимания. Он вцепился в прутья мертвой хваткой и рвал их на себя, растягивал, дергал из стороны в сторону. Бесполезно. Решетка не сдвинулась с места.
От напряжения у него ныли легкие, кружилась голова; тяжело дыша, он повернулся к блюду, лежащему рядом. Крышка, проклятая крышка, как же она открывается? Плевать на этих кретинов, которые стоят вокруг, пялят глаза и задают идиотские вопросы — это же все ради них, ради будущего. Крышка поддалась. Зазвенела об асфальт. Затолкать ногу внутрь, пусть хоть один кусочек попадет в трубу, маленький кусочек, одна крохотная косточка, такая, как моя!
Рядом раздался женский визг. Кричали что-то мужчины. Вопил ребенок, которого оттасткивали из быстро набежавшей толпы.
— Макс! Макс!
Расталкивая остолбеневших зевак, показался Ленш. За ним бежал вахтер. Попался, проклятье, что делать, о, господи…
Он вскочил, прижал к себе ногу Уилфреда Фитцпрайера — свой инструмент для связи с будущим, и увидел вокруг только врагов, пришедших, чтобы помешать ему выполнить свой план. Он круто повернулся и выбежал прямо на мостовую.
Машина уже не могла остановиться; шофер изо всех сил надавил на тормоза, выворачивая руль, но крыле радиатора подсекло Макса Хэрроу пониже колен, смяло его, и, как вялый, наполовину пустой мешок, с размаху швырнуло на землю.
Забрызганные кровью шины с визгом заскользили по асфальту.
— Надо было заставить его как можно дольше не выходить на работу после смерти сына, — сокрушенно вздохнул Ленш. Он сидел за столом, нервно перебирая пальцами нож для разрезания бумаги.
Сидящий напротив Фолкнер пожал плечами и сказал, будто оправдываясь:
— Но он так тщательно скрывал свое состояние почти до самого последнего дня.
— Да… — ответил Ленш, не поднимая головы. — Я заходил к его жене, после того, как это случилось, хотел узнать, могу ли что-нибудь сделать для нее. Там был Скормен, вы его знаете, участковый, он живет неподалеку от них. Это его собаку убил Смиффершон.
Фолкнер кивнул.
— Что он сказал?
— Да ничего особенного. Дал ей снотворное и уложил в постель. Сказал, что хочет как можно скорее отправить ее к родителям, пусть немного успокоится. Больше ей ничем не поможешь.
— Да, пожалуй, — согласился Фолкнер.
Он нерешительно помолчал, потом заговорил снова:
— Проф, а зачем ему понадобилась нога Фитцпрайера? Вы не знаете? Или это произошло случайно, из-за психического расстройства, а определенной цели у него не было?
— Я… О, вам я, пожалуй, могу оказать. Вы ведь были самым близким его другом в нашей клинике, не так ли? Так что, в случае, если вы увидите его жену, чтобы не сказали что-нибудь не то.
Ленш откинулся на спинку кресла и стал смотреть в окно.
— Он построил одну фантастическую, но очень остроумную гипотезу насчет Смиффершона. По его утверждению, Смиффершон каким-то образом явился к нам из будущего, после ядерной войны. Это должно было объяснить и его необычный язык, и то, что он не имеет никакого понятия о тканях, и его невосприимчивость к радиации, и то, что он сумел дожить до такого возраста, страдая гетерохилией. Макса, по-видимому, мучили по ночам кошмары, действие которых постоянно вращалось вокруг этих его идей, и особую роль в них играла верхняя фаланга среднего пальца. Очевидно, после несчастного случая с рукой у него подсознательно возникла уверенность в том, что он потерял именно этот палец, похожий, к тому же, само собой, на кость, найденную у Смиффершона. Если я правильно его понял, он считал эту кость чем-то вроде промежуточного звена психической связи.
Вы сами рассказывали мне, как озлоблен он был против Фитцпрайера и подобных ему политических деятелей, считая радиоактивные осадки причиной смерти своего сына, что вполне возможно. Так что, при таких обстоятельствах, в его поведении не было ничего противоестественного. А ногу, как мне кажется, он хотел бросить в ту же сточную трубу, куда упал и обрубок его пальца, с тем, чтобы люди из будущего смогли посылать свои кошмары человеку, которого Макс считал виновным в смерти своего сына.
Ленш грустно улыбнулся.
— Остроумно, правда?
— Очень. Значит, сумей мы вовремя найти рациональное объяснение Смиффершону, Макс и сейчас был бы с нами?
Фолкнер с силой ударил кулаком в ладонь другой руки.
— Проф, мы обязаны узнать всю правду об этом проклятом бродяге!
— Со временем узнаем, непременно узнаем, — не очень уверенно сказал Ленш. — Насколько я понимаю, ваша знакомая находится сейчас у него. Почему, собственно, вы здесь, а не там, с ней?
— Нам пришлось ограничить время пребывания в одной с ним комнате. Он так заражен, что стоит ему только дунуть на счетчик Гейгера, тот начинает трещать как взбесившийся будильник. Просто чудо, что за неделю пребывания в общей палате он никому не причинил вреда, во всяком случае, по нашим последним данным. К тому же, Лаура — единственный человек, который ухитряется с ним общаться.