Вулф одобрительно кивнул головой.
— Вы отлично осветили этот вопрос, доктор, но из вашего рассказа возникает и другой. Кондиционер. Что если кто-нибудь, после ухода сиделки, перевел регулятор на самую низкую температуру? Могла комната остыть настолько, что больной умер, хотя вы и считали, что у него все в порядке?
— Вряд ли. Я уже думал об этом. Мистер и миссис Таттл заверили меня, что к регулятору они не прикасались, и что температура в комнате не менялась: да и не мог бы кондиционер до такой степени остудить комнату в такую теплую ночь. Я хотел в этом убедиться наверняка — ведь сиделки с ним не было — и договорился с отелем устроить эксперимент в той же комнате, в субботу вечером. Кондиционер работал шесть часов с регулятором на самой низкой отметке, и температура снизилась до шестидесяти девяти — для больного пневмонией это слишком холодно, даже если он укутан как следует, но не смертельно.
— Понятно, — пробормотал Вулф. — Вы решили не полагаться на заверения мистера и миссис Таттл?
Буль улыбнулся.
— Думаю, это не совсем справедливо. Я им полностью доверяю, так же, как вы — мне. Я поступил аккуратно. Я люблю аккуратность.
— Замечательная черта. Я тоже люблю аккуратность. А не было ли у вас ощущения, пусть даже ни на чем не основанного, что кто-нибудь, может быть, ухитрился и помог пневмонии добить вашего пациента?
— Нет. Я просто хотел быть аккуратным до конца.
Вулф кивнул.
— Ну хорошо. — Он сделал глубокий вздох, по завершении которого повернул голову и сосредоточил все внимание на сиделке. Во время разговора она сидела с прямой спиной и высоко поднятым подбородком, сложив руки на коленях. Я видел ее в профиль. Нечасто встречаются женские подбородки, одинаково прелестные — что опереди, что сбоку.
Вулф заговорил.
— Один вопрос, мисс Горен, нет, два. Вы подтверждаете все, что рассказал доктор Буль — то, что известно вам лично?
— Да, подтверждаю. — сказала она с легкой хрипотцой в голосе — наверное, оттого, что долго молчала.
— Насколько я понял, когда все уехали в театр, Пол Файф начал к вам приставать, и получил отпор.
— Да.
— Не явилось ли это причиной того, что вы каким-либо образом допустили небрежность в выполнении своих обязанностей? Помешало надлежащему уходу за больным?
— Нет. Больной крепко спал после инъекции.
— А вы ничего не хотите сообщить или добавить к сказанному? Дейвид Файф предложил мне проверить, нет ли в обстоятельствах смерти его брата чего-либо такого, что заинтересовало бы полицию. Не можете вы сообщить хоть что-нибудь, что помогло бы мне принять решение?
Она взглянула на Буля.
— Нет, не могу, — сказала она и встала. Разумеется, сиделки должны уметь вставать бесшумно, но эта не просто встала — воспарила. — Все?
Вулф не ответил, и она направилась к выходу. Встал и Буль. Но когда она была на полпути к двери, Вулф окликнул ее, значительно громче прежнего своего бормотания.
— Мисс Горен! Одну минутку! — Она повернулась и посмотрела на него. — Присядьте, пожалуйста, — пригласил он. Она замялась, посмотрела на Буля и пошла обратно к креслу.
— Да? — спросила она.
Вулф разглядывал ее некоторое время, потом повернулся к Булю.
— Я мог бы вас сразу спросить, — сказал он, — зачем вы взяли с собой мисс Горен. Особой необходимости в ее присутствии нет, поскольку ваша квалификация и знание обстоятельств позволяют ответить на все мои вопросы, а уж впутывать ее в такую малоприятную историю — просто безответственно. Я резонно сделал вывод, что вы ждали от меня вопроса, на который может ответить только она. А для чего она вам и понадобилась — этот вопрос я не задал, но я задавал наводящие! Когда я спросил, может ли она добавить что-нибудь, она посмотрела на вас. Совершенно очевидно: она что-то скрывает, и вам известно, что. Я не могу выудить из вас этот секрет — ни подкупить вас ничем, ни шантажировать, но мое любопытство возбуждено, и, как бы то ни было, его следует удовлетворить. Может, вы предпочтете это сделать сами?
Буль уже сидел. Он оперся локтем о подлокотник и мял кончик тонкого прямого носа большим и указательным пальцами. Он уронил руку на подлокотник.
— А я думал, вы просто болтун, — сказал он. — Совершенно верно. Я действительно думал, что вы поднимете вопрос, требующий присутствия мисс Горен, и очень удивился, когда вы этого не сделали. Я хотел поразмыслить о нем на досуге, но могу охотно рассказать, в чем дело. Они что-нибудь упоминали о грелках?
— Нет, сэр. О грелках мне ничего не говорили.
— Значит, я думаю, Пол… а впрочем, какая разница, что я думаю. Расскажите, Энн.
— Он уже знает, — с горечью сказала она. — Один из них ему платит.
— Все равно, расскажите, — предложил Вулф, — для сравнения. — Его метод общения с женщинами совершенно не похож ни на мой, ни на метод Пола.
— Ну что ж, — она вздернула свой прелестный подбородок. — Я положила больному две грелки, по обе стороны груди, и меняла воду каждые два часа. Последний раз — как раз перед тем, как ушла, вернее, перед тем, как миссис Таттл меня выгнала. А в воскресенье вечером ко мне домой явился Пол Файф — я снимаю небольшую квартирку на сорок восьмой улице, с подругой, она тоже сиделка. Он сказал, что утром, когда обнаружил, что брат умер, откинул его одеяло и увидел, что грелки на месте, но — пустые, и он их взял и отнес в ванную. А потом их заметила его сестра, миссис Таттл, позвала его — показать, и сказал, что это безобразие, сиделка забыла налить в них воды, и что она нажалуется на меня доктору. Он спросил, не меняла ли она воду сама, перед тем, как ложиться спать, но она сказала, нет, зачем, ведь сиделка поменяла воду сразу перед уходом.